В игорном зале было пусто. Фасбиндер прошел в ресторан. За крайним у окна столиком скучал Иоганн — его приятель по берлинским похождениям, офицер интендантской службы. Попросив разрешения разделить с ним компанию и получив согласие, Фасбиндер сел. Открыл меню. Улыбнулся приятелю в хитрющие глаза. Сказал:
— Если бы вы знали, мой друг, какой у меня сегодня удачный день!
— Блестящая операция?.. Схватил какого-нибудь видного большевика или…
— Что вы, что вы, мой друг! — перебил его барон. — У вас только это и на уме, будто жизнь состоит из сплошных хватаний. — Он намекал на то, что интендант, занимаясь заготовкой продовольствия для армии, отбирал у населения сельскохозяйственное сырье и спекулятивно продавал его в Германии.
Они замолчали. Иоганн о чем-то думал. Через минуту, две, рыскнув плутоватыми глазами по сторонам и убедившись, что поблизости никого подозрительного нет, прошептал в самое ухо Фасбиндеру:
— Это правда, что появились какие-то партизаны? Будто наших бьют…
Фасбиндер выслушал снисходительно. Проговорил, выказывая пренебрежение:
— Это выдумки. Какие партизаны?! Банда, может, две появились где-нибудь… Россия разваливается… — И, наклонившись к интенданту, стал рассказывать как о каком-то таинстве: — Сегодня я совершил невероятное. Представьте, я познакомился с русской девушкой. Прелесть. «Славянское очарование» — назвал я ее про себя. Вам, конечно, — иронизировал барон, — испорченному на приевшихся прелестях Тиргартена, не понять этого.
— Так уж и испорченному! — возразил тот, разговаривая с бароном на «ты» по-старшинству. — Не перекладывай, мой друг, с больной головы на здоровую. Это за тобой, как шлейф, тянется слава донжуана, — и, вспомнив, как Фасбиндер в Берлине увел на глазах растерявшегося майора фрейлейн, добавил: — В славные рыцарские времена не одна бы шпага скрестилась уже с твоею и тебе пришлось бы острием ее отстаивать свое право на сногсшибательные удовольствия, которыми богат наш бесшабашный и бессовестный век.
Подошел официант. Фасбиндер, глядя в меню, спрашивал, что лучше взять. Официант, изогнувшись перед ним, предлагал, советовал, плохо выговаривая немецкие слова. Когда выяснилось, что он латыш и работает здесь по контракту с немецкими властями, Фасбиндер стал называть блюда по-латышски. Официанту это очень понравилось, и он посоветовал взять из крепкого бутылочку русской водки, в меню которая не значилась и марку которой якобы здесь, в Пскову, еще не видывали немецкие офицеры, так как партия ее только что пришла откуда-то. Фасбиндер, отменив французский коньяк, заказал водку.
Когда официант удалился, интендант сказал:
— Так что же это за «славянское очарование» и где ты, мой друг, его припрятал? — и усмехнулся. — Не боишься? За это ведь по приказу могут…
— Меня на фронт не пошлют — руки коротки у них. — И Фасбиндер, закурив сигару, начал рассказывать о Вале.
Приятель удивленно таращил глаза. Улучив паузу и посмеиваясь, «спросил:
— А ты, «славянское очарование», не приглядывался — ездишь-то везде, — где лучше льны?.. Я в долгу не останусь — операция будет выгодная, как та, с беконом. Помнишь, надеюсь, в Латвии…
— Ты все жульничаешь, — присматриваясь к соседним столикам, перешел на «ты» Фасбиндер. — Надо подумать… но… предварительные условия должен знать.
— В чем дело! — зашептал тот над ухом. — Ты ведь просто конфискуешь лен у крестьян, а я… — он сделал паузу, — я же на беконе тебя не ущемил?.. Пусть будут условия те же.
Они ударили по рукам. Фасбиндер, считая сделку завершенной, снова заговорил о Вале. Интендант, которому теперь было безразлично, о чем говорит приятель, невнимательно слушал, поддакивал.
Стол накрыли. Практичный интендант уже понимал, что приятель загибает, рассказывая о девушке. Ему стало скучно. Хотелось есть. И он, смеясь глазами, предложил тост за прекрасное «славянское очарование». Фасбиндер, видя, что тот наливает вино, запротестовал.
— Давай с крепкого, — сказал он. — Я хочу, чтобы мой желудок обожгло так же, как жжет сердце.
Тот не возражал. Налили в большие рюмки, выпили. Оба крякнули и, набив рты салатом, начали жевать. Торопливо готовили бутерброды с икрой и маслом. Интендант чавкал, ворочая большими, как у бульдога, челюстями и бесцеремонно рылся пальцами в закусках. Фасбиндер, глядя на это, морщился. Они выпили еще по рюмке водки, и интендант, глянув барону в глаза, заявил, что он, Генрих, сдает и что русская водка может его свалить.
— С ней надо обращаться так же осторожно, как с любимой девушкой, — говорил он, посмеиваясь в глаза хмелеющему барону. — Иначе она убьет. Я знаю много случаев, когда…
— Водку заказывал я, — перебил его Фасбиндер, — и ты ее не жалей. А любимые… тут я тоже разбираюсь… Сегодня будем праздновать мою будущую победу. Идет? Давай за мою победу выпьем! — И он, налив по полной рюмке водки, провозгласил: — Не будь я, если это… славянское божество завтра же не покорится мне!
Интендант выпил полрюмки, а Фасбиндер, высоко задрав голову и выпятив большой тонкий кадык, опрокинул в глотку всю. Смеялся над приятелем. Упрекнул его в неуважении тоста. Тот в ответ тоже смеялся. Оба хмелели.
Часа через два, когда в казино набилось множество офицеров и когда заиграли военные музыканты, а на сцену вышли почти голые танцовщицы, стол походил уже на свалку бутылок и тарелок. Были минуты, когда Фасбиндер трезвел и, вспомнив о «славянском очаровании», твердил приятелю, что девчонку никому не отдаст, что увезет ее в родовое имение в Пруссию и спрячет от жадных мужских глаз в левую башню замка, где, по преданию семьи, прапрадед замуровал в стену живьем изменницу-жену. Когда же заиграли вальс, он вдруг поднялся и, покачиваясь, оглядел зал. Направился к столу, за которым сидели общевойсковые офицеры с русскими девушками. Девушек, знал Фасбиндер, здесь держали насильно — скрашивать одиночество клиентов. Некоторых из них так и пришлось отсюда убрать, потому что они никак не хотели исполнять прилично своих обязанностей. Многие же в страхе перед расправой остались и вот живут, прижились, даже посмеиваются и пытаются что-то бормотать по-немецки со своими кавалерами. Схватив ближайшую за руку, барон потащил ее в круг. Офицер-пехотинец, видя, что эсэсовец пьяный, возражать не стал. Фасбиндер, обхватив девушку, начал танцевать. Ноги заплетались. Уронив ей на открытое плечо острый подбородок, барон пытался объяснить, что такое «славянское очарование». Та не понимала, к кому, к ней или еще к кому, относятся его путаные слова. Задев стул, за которым сидел какой-то полковник, Фасбиндер на минуту пришел в себя. Бесцеремонно оттолкнув напарницу, побрел вдоль столов, отыскивая свой. Но стола, где должен был сидеть интендант, не нашел. У стола возле колонны увидел свободный стул и плюхнулся на него. Невидящими глазами смотрел на унтера-толстяка, сидевшего напротив.
Танец кончился. К столику подошел майор.
— Здесь сижу я, — сказал он грубо.
Фасбиндер поднялся. Снова сел, потом опять встал. Направился, качаясь, вдоль столиков. В углу за колонной его остановил штурмбанфюрер (тот самый, у которого был Зоммер, придя в комендатуру). Оглядев барона с ног до головы, штурмбанфюрер ужаснулся.
— Мой милый, — пропел он с укором. — На кого вы похожи, Генрих? Я не узнаю вас. У вас что-нибудь произошло неприятное?.. Садитесь, — и пододвинул к нему свободный стул — стол был на двоих.
Фасбиндер обалдело таращил глаза на бутылку с лимонадом. Плюхнувшись на пододвинутый стул, он обхватил руками стол, уцепился за его края и стал рассказывать о «славянском очаровании». Штурмбанфюрер, морщась, слушал его, а потом поднялся и сказал:
— Вы пьяны, барон Генрих фон Фасбиндер. Меня это удивляет. Идемте отсюда, — и, бесцеремонно взяв его под руку, неторопливо направился к двери, ведущей в комнаты, предназначенные для отдыха офицеров.
Распорядительница указала свободный номер.
Посадив Фасбиндера на диван, штурмбанфюрер приказал распорядительнице привести служанку и раздеть обер-штурмфюрера. Не уходя, наблюдал, как прибежавшая русская девушка выполняет распоряжение. Фасбиндер, повинуясь, опять заговорил о каком-то славянском очаровании.
Штурмбанфюрер с сожалением глядел холодными глазами на члена семьи, другом дома которой он был, и старался понять, что же произошло с Фасбиндером-младшим. Сообразив наконец, что Генрих спутался с какой-то русской девкой, он достал из нагрудного кармана записную книжку в кожаном переплете, вынул из нее визитную карточку со своим берлинским адресом и написал на ней:
«Господин обер-штурмфюрер СС барон Генрих фон Фасбиндер, прошу завтра утром пожаловать ко мне в комендатуру для личного объяснения. Любящий вашу семью штурмбанфюрер», — и расписался.
